09.06.2008, 11:32
Писатель © Кожухов Андрей
(посвящается программистам и учителям информатики)
В то утро проснулся я раньше обычного. В пятницу, последний рабочий день, а потому и самый любимый, природа подарила ростовчанам первый снег. Наконец-таки, подумал я, наблюдая из кухни за опадающими белыми хлопьями. Хоть Новый год будет похож на зимний праздник. Быстренько позавтракал, побрился, зацепив подбородок, оделся и пошел на остановку. Отчетливо помню, как при каждом моем шаге хрустел мокроватый снег. Я ступал всё тверже, радуясь, как ребенок. Даже не знаю, и почему я так люблю зиму. Даже ветер решил не беспокоить это утро, ставшее просто замечательным.
Сел в маршрутку, и вся эта "замечательность" испарилась. От "водилы" несло спиртным, он курил, а весь дым попадал в меня. Причем, именно попадал, будто нарочно. Будто знал, что у меня астма, и злорадствовал, хохотал. Я так и представлял себе смеющийся Дым, стремительно вылетавший из этого урода в мою сторону. Нет, я не брезглив, но водитель меня начал бесить. Терпение иссякало. Я закрыл глаза, наклонив голову, и пытался себя успокоить. Уже собирался попросить его выбросить сигарету, как...
Проснулся оттого, что по телу пробежала слабая электрическая волна, как мне показалось (меня часто бьет током, так что я уже привык). С легкостью открыл глаза, но ничего не увидел. Не знаю, сколько я ещё так лежал, безрезультатно пытаясь шевельнуться. Ощущал покалывание, пока не услышал... Знаете, мне от деда достались механические часы. Так звук, когда я их заводил, был такой же, только сейчас немного громче. Хм, странно, что я вспомнил это. Вроде бы вспомнил что-то такое, что уже давным-давно позабыл.
Увидел серый потолок и посмотрел по сторонам, с трудом поворачивая голову. Небольшая мрачная каморка. Нет, не как у Папы Карло: здесь было перенасыщено безнадежностью и угнетенностью, как отметил про себя. Вот опять: не пойму, почему я подумал именно так. Ладно "угнетенность", но почему именно "безнадежность"? Вставать было боязно: я почувствовал себя как в морге, выехав из кабинки (правда, ногами вперед).
Приподнял руки и увидел на них провода разного цвета с присосками. Причем, был я в белых перчатках, а провода окутывали всё моё неестественно белое тело. Лежал и не мог подняться, пока не почувствовал, как присоски отскочили (я бы даже сказал, что отпрыгнули) от кожи.
Сел, сразу же сняв перчатки. Из одежды на мне были ещё носки и нижнее белье. Снова огляделся. Ничего не знаю, ничего не помню. Вернее, не понимаю: а где это я?
Слева от "выдвижной кабинки", как я назвал то, на чем лежал, увидел большое зеркало, хотя готов поклясться, что его только что там не было. Встал и подошел, смотря на себя в полный рост. Вот он я: тридцатипятилетний программист Виктор Мартынов. Совсем не изменился с того дня, как...
А что, собственно, "как"?
Провел руками по лицу и почувствовал боль. Внимательно посмотрел: никаких следов на подбородке от пореза не обнаружил. Так, порез! Ну точно, я ж в то утро порезался, когда брился. Но шрама нет. Так, что там ещё было в тот день? Снег, хруст, маршрутка... Мысли проносились так быстро и смешанно, что я не успевал. Точнее, мне снова показалось, что это будто и не мои мысли. Нет, конечно, мои, но... То есть, вроде всё то со мной происходило, а вроде и не со мной. Странно. И тут я вспомнил сон... Ну да, мне всё это приснилось. Но провода, эта кабинка... Черт, кабинка исчезла! Я и не заметил, когда она, видимо, бесшумно въехала обратно.
По спине пробежала дрожь, и мне стало ох уж как не по себе. Я испугался и кулаками начал бить по серой металлической стене.
Все-таки это был не сон. В то утро, в пятницу, сел в маршрутку; помню, что еле сдерживал себя, чтобы не поругаться с водителем. Потом услышал гудки нескольких машин, звуки автосигнализаций и...
- Что было дальше? - прокричал я, уверенный, что произошло что-то важное.
Никто не ответил, что неудивительно. Я осел на пол и начал прокручивать весь тот день заново. Я был уверен, что с того момента прошло не несколько дней. Неделя, две или, не дай Бог, целый месяц. Почему ко мне были присоединены провода? Кожа слишком белая, какого-то нечеловеческого цвета. И как я оказался в этом большом гробу?
"В гробу"... Пролетело молнией в голове. Случайно произнесенное слово навело меня на мысль, что я умер. Авария! Черт, тогда произошла авария! Чертов водила, сразу мне не понравился, гад. Стало казаться, что я отчетливо вспомнил, как вылетела моя душа. Может, это мне приснилось, но уверен, что она сверху посмотрела на столкновение автомобилей, оглядела всех убитых и раненых. Моего тела не было. Ого! Это уже интересно. Так, стоп. Полнейшая чушь. Вот он я - живой и невредимый!
Я встал и начал ходить кругами, пока из стены неожиданно не выехала вешалка с костюмом. Точно мой размер! Я уже ничему не удивлялся, так что решил, что логично будет одеться. Почувствовал себя защищенным. Человек в костюме, хоть и без футляра. Да, мне хватало смелости (или чего-то там ещё) над собой шутить. В кармане пиджака заиграла знакомая мелодия, "Попробуй" Катю Лель называется, как у меня на сотовом, потому я и не вздрогнул. Оказалось - большие часы (как у товарища Сухова в известном фильме). Время посмотрел, но взгляд приковала дата в правом верхнем углу дисплея: 19 декабря 2258 год.
Естественно, я не поверил. Это что же получается: прошло 255 лет? Ну да, последний день, который я помню - пятница, 19 декабря 2003 года. Ну, попал я в аварию и... В этой небольшой комнате стало душно. Лоб внезапно покрылся крупными каплями пота. Рука машинально полезла в другой карман за платком, и я обнаружил скрученную бумагу с напечатанным текстом:
"Здравствуй, Виктор. Меня зовут Александр Анатольевич, но мое имя тебе ничего не скажет, потому что я родился и умер, когда ты "спал". Я так решил назвать твое состояние. Если ты обнаружил часы, то увидел уже дату. Если нет, то сообщаю первым: сейчас 2258 год, то есть ты "спал" ровно 255 лет. Не бойся, но знай: это не шутка. А теперь произнеси четко и громко: "Я, Виктор Мартынов, 1968 года рождения, инсталлирую базу данных АЭРЧОДА". Ну а после этого мы с тобой будем общаться уже "вслух", то есть я предвидел некоторые вопросы и подготовил уже ответы, так что ВПЕРЁТ".
Прежде чем произнести эту фразу, задумался. Я не мог поверить, что два с половиной века "спал" (и почему именно "спал", кстати?). Но мой сон, авария, присоски к телу... Неужели это правда? Наконец, повторил нужные слова. Из часов донесся усталый старческий голос:
- Здравствуй, Виктор, ещё раз. Рад с тобой общаться.
- Кто Вы?
- Меня зовут Александр Анатольевич, я был одним из основателей науки о счастье - фелицитологии, да и вообще крупнейшим ученым своего времени.
- Какого времени? - спросил я, но в ответ ничего не услышал, поэтому повторил, но и это не принесло результата. - Ладно, почему я оказался в 2258 году?
- Ты попал в аварию в 2003 году и обязательно погиб бы, но тебя спас один человек. Как бы это сказать... В общем, он сохранил тебя до того времени, когда человечество научилось вводить индивидуума в длительную, как это было неофициально названо, "спячку".
- А кстати, почему я, пролежав столько лет, ничего не чувствую? Почему, - продолжил я, не дав ответить, - выгляжу отлично? Ни длинных ногтей, волосы той же длины, как и были в то утро, даже хруста костей или суставов я не слышал, когда вставал.
- Ну, это технология конца двадцать первого века. Твой организм поддерживался в нужном состоянии, но находился как бы в "заморозке", или длительной "спячке". В конце концов, важно совсем не это.
- А что же тогда важно?
- Почему ты оказался здесь, - спокойно ответил "ученый".
- Почему "я", почему "оказался" и почему "здесь"?! - нервно прокричал я, но АЭРЧОДА, как было выгравировано на часах, вряд ли реагировал на высоту звука.
- Случайно: попал в аварию, один видный ученый сохранил тебя до нашего времени. Отвечаю коротко дальше: на тебя возложена проверка и, надо сказать, самая важная проверка.
Я сел и истерично засмеялся. Вот оно что: важная проверка! А почему не назвать особой миссией? Или даже особоважной миссией. Что спасаем на этот раз? Галактику, планету или всего лишь шесть миллиардов людей? Кстати, до меня только сейчас дошло, что до этой информации я пребывал в слишком спокойном, равнодушном состоянии. Так не должно быть. Вернее, не так должно быть. Тем более, я ещё не до конца поверил, что прошло 255 лет. Оставалась надежда, что это всего лишь какой-нибудь плановый психологический эксперимент, по работе.
- Пожалуйста, поподробнее, - вслух попросил я, оставив свои мысли при себе.
- Хорошо. Началось с того, что в 2133 году мы, группа крупнейших мировых ученых, получила распоряжение сверху сделать всех разумных жителей планеты Земля счастливыми. Но тебе надо знать то, что к тому времени так называемые "роботы" подходили под эту категорию.
- Роботы?! Разумные жители Земли? - искренне удивился я.
- Ой, много ошибок было, очень много. Первые роботы были тихими. Но развитие технологий так растет, что... В 2098 году роботы устроили голодовку. Не смейся. Понимаешь, мы в их "разум"... запрограммировали, да, пусть будет так, - отвлекся ученый, пытаясь доходчивее объяснить Виктору, - запрограммировали полностью подражать людям. Естественно, кроме убийств, краж, вранья и прочей мерзости. По всем же другим параметрам машины мыслили и действовали так же. Но они пошли ещё дальше: в отличие от людей, больше половины которых к тому времени нуждались только в развлечениях, еде и сексе, роботы пытались поглощать, запоминать и использовать всю известную информацию. И смотрели мы на роботов так же, как в одно время белые относились к черным, или мужчины - к женщинам. А им нужны были права.
Я услышал вздох и усмехнулся. Мне казалось, что я слушаю умную сказку про глупых людей.
- А им нужны были права, - удрученно повторил голос из часов. - И роботы применили всепланетную голодовку, как бы смешно это не звучало. Но это ни к чему не привело. Естественно, люди смеялись. Следующее поколение роботов было совершеннее, и в плане подражания "человеку разумному" тоже. Мы уже не могли изменить этот параметр. Да, много ошибок было сделано... Следующий этап их "борьбы за права" - забастовки. Много мирных забастовок, на которые ни один житель Земли не реагировал. Тогда-то и случилась эта неожиданность. Мы попали в капкан, причем сами долго его и сооружали. Мирные забастовки плавно перешли в военные действия. Никто не мог такого ожидать, а ведь всё так просто: роботы всего лишь хорошо изучили нашу историю. Если голодовки и забастовки не помогают "честно трудящимся", следующий этап - революция. Причем, они не убивали людей, потому что не могли, но с легкостью рушили всё остальное. Тогда-то лидерам государств и пришлось дать права роботам. Вот так они и стали "разумными жителями планеты Земля".
- А вам был дан приказ осчастливить абсолютно всех?
- Да. Но мы решили начать с роботов. И первое, что пришло в голову, это сделать так, чтобы роботы друг друга любили и считали себя поэтому счастливыми. Правда, пришлось делать разделение у роботов на мужской и женский пол, но это оказалось на наше удивление легко. И до 2158 года мы решали проблему, как сделать счастливыми всех людей. Тут вкратце не расскажешь, да и времени у меня не так много, как хотелось бы.
- Но ведь это невозможно? - смело возразил я.
- Да, мы тоже об этом думали. Невозможно, чтобы все люди до единого были счастливы. Вот, помнишь, ты ведь не был счастлив.
- Может, и не был. Но это скорее потому, что я хотел ещё большего счастья.
- Кстати, поэтому нам пришлось рассматривать и такое понятие, как "нелинейное счастье".
Я встречался с таким термином (люблю фантастику), поэтому много думал в свое время, так что решительно, менторским тоном, заявил:
- Такого не бывает. "Нелинейность" - понятие объективное, а счастье - это субъективное состояние человека. Это так же невозможно, как сделать всех людей счастливыми. Собственно, когда я впервые услышал это сочетание, то сразу подумал о технике. Вот как раз роботы могут быть нелинейно счастливы. Но не люди.
Александр Анатольевич молчал. Да, скорее всего, он не полагал, что я так выскажусь.
- Может, ты и прав. Хотя одно и то же событие, например свадьба, может быть для кого-то счастливым событием, а для кого-то - весьма печальным и даже трагичным. А это и есть пример нелинейного счастья. Хотя... Но не в этом суть. Я продолжу. Мы осчастливили людей! - замолчал он, и мне показалось, что при этом ученый вздрогнул, как бы сам себе не веря. - Всех людей, до единого. Правда, я не знаю, что из этого вышло, и не уверен, что вообще вышло что-нибудь полезное, поэтому я, в тайне от всех остальных, и сделал так, чтобы ты ровно через сто лет после начала нашего проекта решил, как мы справились с поставленной задачей.
- А почему именно я?
- Хм, ты жил давно, ты не был счастлив, ты будешь субъективно объективен и объективно субъективен, - пошутил он, чтобы чувствовалось и по голосу, - ты не глуп, случайно оказался у меня во внимании. Не знаю, но уверен, что ты сможешь посмотреть и решить, счастливы люди или нет. И, по возможности, всё исправить. Мне сейчас думается, что для того, чтобы всех осчастливить, необходимо по крайней мере забрать у всех разум, рассудок, волю... Не уверен, поэтому ты и проснулся.
- Но чтобы я это сделал, мне необходимо знать о вашем проекте.
- Мы работали двадцать пять лет. За каждый год по нашему проекту собиралось информации и сведений в пять раз больше, чем в Большой советской энциклопедии, тобою любимой, то есть почти семьсот пятьдесят томов в год. Умножь ещё на двадцать пять, а теперь подумай и сам ответь, могу ли я тебе вкратце всё это рассказать. Тем более, возможно повторюсь, но процесс "фелицизации" должен был проходить медленно, лет сорок или пятьдесят. И автоматически, независимо от обстоятельств. Мы задействовали к тому же счастливых влюбленных роботов.
- Ничего толком непонятно, но спрашивать бесполезно. Ладно, хотя бы скажите, что мне делать дальше? Потому что я даже не знаю, где нахожусь и как отсюда выбраться.
- Очень просто. Тебе надо всего лишь сказать четко: "Проверка проекта", потом должен появиться гипер... Э, нет, это лифтом у вас называлось. Войдешь в кабинку и появишься у, так сказать, бессмертных Хранителей нашего проекта. Вот у них узнаешь остальное, если, конечно...
После минутного затишья я переспросил:
- Что: "если, конечно"?
Но ответа не дождался.
- Ладно, тогда последний вопрос: я могу ошибаться, но термин "цитология" относится непосредственно к живым клеточным существам. То есть упоминаемая Вами фелицитология, - тут я неожиданно остановился, вспомнив песню, кажется, Адриано Челентано, которая так и называется: "Феличита", - не должна заниматься роботами уже только по определению.
- Хороший вопрос. Это был наш довод, пока сами роботы, получившие равные с людьми права, не вмешались. Приставка "цито", именно как часть сложных слов, с греческого переводится как клетка. А вообще - это вместилище, оболочка. Так что роботы тоже должны были стать счастливыми, правда, их осчастливливанием мы занимались неровно и слабо. Ведь это так легко.
- А часы наверху будут работать?
- Вряд ли. Да ты и сам обойдешься. Вот только запомни: листок сохрани, и как только будешь думать над самым важным вопросом, прочитай его ещё раз.
- Ладно. Тогда всё: проверка проекта.
Действительно, в стене сразу открылись дверки кабинки. Я вошел и почувствовал, что поднимаюсь наверх. Примерно минут через пять вышел на поверхность и... Не знаю, что я почувствовал. Воздух как воздух, но стало очень душно и страшно. Обычный город моего времени, только однообразный и чистый. Невысокие серые дома без стекол, вместо асфальта - что-то гладкое, но не скользкое. Удивило меня то, что совсем не было неба, а освещение подавалось... Ну, отовсюду. То есть, всё видно рядом, но вверху - ничего, кроме... Да, я бы назвал это крышкой из-под чего-нибудь.
Людей не видел. Посмотрел на часы. На дисплее высвечивалась стрелка вперед. Я повернулся, и стрелка тоже изменила направление. Значит, мне надо следовать по ней.
Медленно шел около получаса, оглядываясь. Картина города совсем не изменилась. Всё одно и то же. И как только люди тут не путаются? Или у всех есть такие же часы? Свернув за очередной дом, увидел новый, выдержанный в успокаивающих розовых тона, а поэтому и выделяющийся из общей серой массы: он напомнил мне чем-то небольшой вычурный средневековый замок, с четырьмя высокими башнями. Подошел к арочной блестящей двери (кстати, в остальных домах дверей не наблюдалось), стрелка на часах исчезла.
- Назовите ваше имя, - донеслось чуть сверху, и я поднял взгляд.
- Виктор.
Услышал гудок и снова тот же приятный голос:
- В доступе отказано. Кто вы?
- Хм, человек.
- Повторите: Хм или человек?
Стало смешно, чего голос не оценил. Мне уже порядком надоело общаться только с голосами. Надеюсь, у Хранителей будет что-нибудь осязаемое, хотя бы лицо с глазами и ртом.
- Повторяю: кто вы?
- Человек по имени Виктор Мартынов, - выстрелил быстро я.
Гудка не услышал, но вскорости мне ответили:
- Доступ разрешен. Добро пожаловать, Виктор.
- Ну спасибо!
Длинный коридор, причем, полы такие же, как и на улице. Ещё одна дверь; неужели мне и здесь придется отвечать на вопросы.
- Кто вы? - спросил тот же голос.
- Господи, я Виктор Мартынов!
Там задумались. Интересно, их так удивило слово "Господи"? А ведь у меня случайно вырвалось. Наконец, стенки разъехались, и я предстал перед Хранителями.
Не смешно, но это оказались... два почти одинаковых робота. Хотя бы с головой и даже телом, на котором довольно красиво и неразрывно висели руки и ноги, иронично отметил я про себя. А сами они восседали на высоких креслах. Знаете, обстановка напомнила мне почему-то прием у русского царя в одном фильме. Я подошел к ступенькам и услышал на этот раз мужской голос:
- Кто ты?
Думаю, не стоит говорить, что я почувствовал в тот момент, но уже спокойно ответил:
- Виктор Мартынов.
- Приветствуем тебя.
- Взаимно. А вы кто?
- Мы, - говорил всё тот же робот, - Хранители этого города.
- Значит, я попал куда нужно. Это хорошо. Ладно, а где люди?
- Сейчас они на улицах. Ты их не видел, потому что так нужно было. Но не для тебя, а для них. Ты показался бы им необычным, поэтому мы их на время изолировали.
- Ага, и они все счастливы?!
- Да, все до единого.
- Интересно. Значит, есть шкала, по которой можно посмотреть, кто и насколько счастлив?
- Вот она, справа.
Вообще-то я пытался язвить, и вопрос был издевательским. Повернул голову и увидел на экране диаграмму с множеством непонятных параметров. Отсчитывалось посекундно время, менялись цвета, в левом углу мигала цифра "99,(9)%"... Естественно, разбираться не стал.
- А вас ведь как-то зовут? - спросил я, чтобы отвлечь их (и себя тоже).
- Меня зовут Марк, а рядом - моя возлюбленная Антония.
- А почему не Адам и Ева?! - продолжил насмехаться я.
- Это банально, - ответила "роботиха" (или "роботесса"?).
Я отвернулся от них и начал ходить из стороны в стороны. Бред, бред, бред... Это всё настолько неправдоподобно, что не хотелось верить. Но пришлось.
- А вы хотя бы можете рассказать что-нибудь?
- Ты послан для того, чтобы решить, как людям жить дальше. Если ты заключишь, что люди несчастны, значит, это прекратится.
- Что "это"?!
- Их такая жизнь.
- Но если они действительно счастливы по вашей шкале, почему я могу решить иначе? И почему, кстати, не 100%? Вы мне можете рассказать доходчиво, почему я могу так подумать?
- Девяносто девять и девять в периоде процентов - это заложенный максимум, - ответил Марк.
- Как ты мог догадаться, - вступила Антония, - людей, численностью в три-четыре тысячи особей, поместили в небольшое замкнутое пространство.
- Особей? Вы их так называете?! Да уже только по этому я думаю, что люди несчастны.
- Я продолжу. В этом городе они и живут, не догадываясь, что есть Солнце, есть Земля, есть звезды, есть, в конце концов, другие города. Люди не знают, что такое смерть, что такое боль, страх, унижение, болезни. Только вечная и бесконечная Любовь. И Доброта. А мы всего лишь контролируем жизнедеятельность и количество.
- А они хоть читать умеют?
- Зачем? - искренне удивился Марк. Хотя как робот может удивиться да ещё искренне?
- Ну да: меньше знаешь - лучше спишь. А развлечения? Чем они заняты?
- Друг другом в частности и собой в отдельности. Но игр нет, потому что в играх одни побеждают, а другие - проигрывают, а это очень испортило бы график. Но музыку слушают, медитируют, занимаются спортом. А что ещё нужно?
- Да много чего!
Я снова отвернулся от них и беспокойно начал ходить из угла к углу. Я слишком эмоционально стал реагировать. Естественно, люди не счастливы, потому что они уже не люди, а "особи". Это было правильно сказано. Нет, что тут думать: надо всё это прекращать.
- А что они едят? - неожиданно для себя спросил я, потому что почувствовал урчание в животе.
- Вот ещё одно занятие - сами выращивают продукты. Мужчины пашут, женщины занимаются детьми и готовят пищу. Очень радуются.
- А как всё растет, если это замкнутое пространство?
- Оно замкнуто далеко не от всего, включая воздух. Он проходит через специальную защитную пленку, а света достаточно. Да и мы тоже внимательно за всем следим.
Ещё я хотел спросить об электричестве и много чего ещё, но не стал. Всё можно легко объяснить. А уж какую-нибудь атомную или любую другую электростанцию эта механическая парочка запросто может контролировать и сама.
- Я должен подумать. В одиночестве. И принесите мне еды.
Честно говоря, я устал. И, несомненно, больше психически, эмоционально. Прошел в отдельное закрытое помещение, оказавшееся светлым, но без окон. После каши с хлебом и молоком лег и моментально уснул.
Проснувшись, долго не хотел верить в то, что случилось. Комната, в которой я был, доказывала обратное: такая же серая и мрачная, голая и пустая. Никаких снов не помнил. Одевшись, пошел к роботам.
Да, сомнений не было, что людей надо спасать от того, что они все счастливы. Сразу вспомнил древний афоризм: если у тебя много друзей, значит, у тебя нет ни одного друга. Если ты все умеешь, значит, ты ничего не умеешь (это я уже сам придумал). И если все люди счастливы, значит - никто не счастлив. А то, что они думают иначе, меня не остановило. И я решительно заявил:
- Надо лавочку прикрывать. То есть, открывайте купол или что там у вас, и выпускайте людей на свободу. Вот моё решение.
- Ты уверен? - спросила Антония.
- На сто процентов. Ученые ошиблись.
- Это не ученые. Это их программа. Поэтому, на всякий случай, ты и был закупорен.
- Ну, хоть в этом они не просчитались.
- А ты точно уверен, что сейчас ты не ошибаешься? - включился Марк.
- Да. За всю свою жизнь я не был более уверен, чем сейчас.
- Но ведь тогда люди станут болеть. Появится зависть и злость, месть и обида, ложь и унижения, убийства и войны.
Да, человека всегда сопутствовало много бедствий и напастей, но не это ли и сделало нас "разумными"? Поэтому я был решителен.
- Нет. Пусть сами решают, как жить дальше. Сейчас - это же не люди, даже у животных в зоопарке или цирке прав было куда больше. Без страданий человек ничто и никто. А горькое приносит большие плоды, как нередко повторяла моя бабушка. Мы должны страдать!
- Виктор, ты прав, но мы не можем открыть врата в мир, в настоящий зеленый мир, где гуляет ветер и искрится ночью вода, где щебечут птицы и ревут олени, где идут дожди и извергаются вулканы. Мы не можем.
- Не понял!? Мне Александр Анатольевич сказал, что я решу этот вопрос сам. И вы не можете мне помешать. Слышите, не можете!
- Да, он вставил в нас эту программу, но она, как вы это называли, глючнулась.
- Как это: "глючнулась"? - обескуражено развел руками я, не понимая, шутит Марк или нет.
- Очень просто. Мы должны были бы тебя слушаться, если бы сами были счастливы.
- А вы что, несчастны?
- Да, Виктор, мы совсем несчастливы.
- Что за чушь: люди все счастливы, а вы - два робота, две бездушные машины - и не счастливы! - вспылил уже безосновательно я. С техникой надо тоньше, нежнее.
- Да, мы поняли, что несчастны, лет девяносто назад. И с того времени страдаем, но всё равно должны поддерживать этот город в счастливом состоянии.
Я рухнул прямо на пол. Ну это уже вообще!.. Даже слова не придумаю. Господи, до чего же ты довел, как такое допустил? Хотя лично я в тебя-то и несильно верил.
Стоп! Всё же элементарно: надо сделать роботов счастливыми.
Я обрадовано и возбуждено вскочил и подбежал к Антонии.
- А вы знаете, почему несчастны?
- Конечно. Мы друг друга любим и были счастливы, пока вдруг однажды не поняли, что на самом деле всё наоборот. У людей, когда они друг друга любят, рождаются дети, а у нас уже столько лет - и никого.
Вы не поверите, но я с трудом себя удержал, чтобы не расхохотаться. Или расплакаться? У них нет детей! Вот в чем проблема-то: у роботов нет детей.
- Но у вас не может быть детей.
- Почему? - спросил недоверчиво Марк.
- Вы же роботы!
Да, это было с моей стороны ошибкой, но, к счастью, я быстро опомнился.
- В смысле, у вас не может быть детей через девять месяцев, как у людей. У вас все процессы проходят дольше, намного дольше. Они появятся позже. Много детей, надоедят ещё вам.
Боже, какую же я нес чушь. Но глаза у роботов изменились: я увидел там надежду, слабую пробивающуюся сквозь годы сомнений и страданий надежду. Этим нужно воспользоваться.
- Но мы всё равно не можем открыть людям путь туда, пока несчастливы.
Да, это уже настоящая большая проблема. Вот он, самый сложный вопрос. И тут я вспомнил последнее напутствие Александра Анатольевича: прочитать его листок. Отошел от роботов подальше и достал его. Но ничего нового не прояснилось.
- А мне что-нибудь оставляли? - робко поинтересовался я.
- Да, какой-то большой ящик. Подожди минутку.
И тут я впервые увидел, как Марк встал и пошел. Немного непривычно и неуклюже, если бы это был человек. А для робота - просто восхитительно и даже красиво. Конечно, не как терминатор в фильме, но меня заворожило.
На самом деле, ящик, черного цвета, оказался не таким большим. Марк поставил его на пол, рядом со мной, и вернулся на свой трон. Я отвлеченно смотрел на телодвижения робота, как, со стороны ящика, уже в который раз услышал противное:
- Кто вы?
Но не успел ответить, потому что Антония подсказала:
- Вы должны его открыть в своей комнате. Так было установлено Александром Анатольевичем. Больше мы ничего не знаем.
- Тогда я пойду.
Дисплей, на боковой стороне ящика, засветился. У меня ещё раз спросили, кто я, а потом попросили ввести пароль. Стоит ли говорить, что ни о каком пароле я и знать не знал. Первое слово из семи букв, второе - из шести (с детства ненавижу кроссворды). И ещё две строки из трех символов, возле первой стояла единица, возле второй - двойка. Что это, я не понимал, пока ещё раз не прочитал надпись на листке. Сразу меня приковало то, что на нем были большими буквами написаны два слова: АЭРЧОДА и ВПЕРЕТ. Только сейчас я заметил, что допущена ошибка. И бросились в глаза две даты: мой год рождения - 1968, и какой год сейчас - 2258. Единица и двойка. И тогда всё стало ясно. Я ввел два числа (968 и 258) и эти два слова, сказав: "Принять", и ящик начал медленно приоткрываться. Признаться, я боялся там что-нибудь увидеть. Вернее, боялся-то как раз ничего в нем не увидеть.
Старинный кожаный докторский саквояж. Когда его открыл, засмеялся и легко вздохнул. В саквояже лежал маленький полуметровый робот. И ещё какие-то инструменты и прибор, который я классифицировать не смог.
Значит, ученые все-таки просчитали и такой вариант.
Оставив всё в комнате, я снова направился к роботам.
- Вы не поверите, что случилось. Я только что узнал, что Антония беременна.
Молчание. Прям, как у людей. Вернее, у молодых людей, которых так может шокировать подружка. Или её мама, что ещё ужаснее.
- Вы меня слышите? Антония ждет ребенка. Вернее, роботенка.
- Откуда ты узнал? - нервно (да, да, именно нервно) спросил Марк, будущий отец.
- Из того ящика. Там даже инструменты для принятия родов лежали. А самое главное, сроки беременности у роботов могут быть самые различные: от года до ста лет, даже больше. Но я могу проверить, когда, Антония, твой срок.
- И?..
- Так, Марк, ты оставайся здесь, а мы с твоей женой пойдем в мою комнату и всё проверим.
Естественно, прибор обнаружил, что Антония вот-вот должна родить. Теперь в глазах у Марка я увидел страх и трепет, но, надо сказать, приятный трепет, даже в некотором роде человеческий. Спросите, как такое может быть? Не знаю, но я это видел именно так.
Как и положено, мужу запретил входить в комнату. Но он спросил у меня перед родами:
- А ты сможешь? Ты точно всё сделаешь правильно?
- Я же программист, а это для вас - как акушер. Ты оставайся за дверью и жди.
Антонию уложил на кровать, накрыл простыней, чтобы она ничего не видела, раздвинул ноги... Всё как видел по телевизору в фильмах. Вот только ребенка достал из саквояжа и положил, крича постоянно: "Тужься, тужься!". Несколько раз "папаша" спрашивал, как у нас дела. В общем, через час ребенок появился на свет.
- Вот он.
Я, бережно держа в руках младенца, передал его матери, которая сразу же забеспокоилась:
- Почему он не кричит? Почему не кричит? Ведь у людей...
Я её не слушал, а молился: "Господи, пусть он закричит. Умоляю, пусть он всего лишь закричит". Не знаю, кто меня услышал, но роботенок открыл глаза и начал плакать.
И мне тоже захотелось.
Марк не выдержал и ворвался. Да, он был счастлив, как и Антония. Господи, они были счастливы, действительно счастливы. И я тоже, вместе с ними.
Потом мы пошли к тем вратам. Люди уже собрались и молча ждали. Хранители просунули руки в специальные отверстия, и огромные врата начали неспешно раздвигаться. И люди вышли. Я не видел их лиц и не думал, что будет дальше (что будет дальше с ними и что будет дальше со мной). Рядом стояли Марк с Антонией, любовались роботенком. И я любовался, думая, а вдруг я все-таки ошибся. Вдруг все-таки ошибся... Но потом встряхнулся и, прежде чем выйти за врата и продолжить путь к другим городам, улыбнувшись, предложил:
- Назовите его Робертом.
- Александр Анатольевич, - робко позвал молодой лаборант ученого.
- А, да, что... - не понял тот, смотря на экране, как из ворот выходят ошарашенные люди, а сбоку за ними наблюдают счастливые роботы.
- Необходимо передать в Центр информацию, чем закончился эксперимент номер 23-27.
- Я думаю, Максим, думаю. А Центр потерпит.
- Но ведь всё же ясно, - возразил молодой человек.
- Да нет, как раз ничего не ясно. Мне не ясно, почему у Виктора всё получилось и почему не получалось у предыдущих двадцати шести. Мне непонятно, стоит ли вообще продолжать этот эксперимент или оставить людей в покое. Мне много чего ещё непонятно, так что Центр подождет...
- Может, потому, что он был программистом? - нерешительно предложил лаборант.
- Может быть, всё может быть...
|
Обратная связь
Реклама на сайте
НАЗАД