Айзек Азимов. Заминка на праздновании Трехсотлетия

     Четвертое июля 2076 года. Третий  раз произ­вольно принятая  десятичная
система  счисления  вернула  две  последние  цифры  в   обозначении  года  к
знамена­тельному числу 76, которое было свидетелем рождения нации.
     Нация  в  прежнем  смысле перестала существовать.  Теперь  ее  название
превратилось в обозначение геогра­фической области, части великого целого --
Федера­ция  всего  человечества  на Земле  вкупе  с  поселениями  на Луне  и
колониями в  космосе. Однако культура  и традиции  сохранили  оттенки былого
своеобразия,  и  регион,  обозначенный  старинным  названием --  Соединенные
Штаты, -- все  еще оставался самым  процвета­ющим и  передовым на планете. И
президент  Соединен­ных Штатов все  еще  оставался самым  влиятельным членом
Планетарного совета.
     Лоренс Эдвардс  следил за  миниатюрной  фигуркой  президента  с  высоты
двухсот  футов.  Он  тихо  парил  над  толпой  под  еле  слышное  мурлыканье
флотронового мотора на спине и воспринимал происходящее так,  словно смотрел
голографизионную программу. Сколько раз смотрел он на точно такие же фигурки
у себя  в  гостиной  -- фигурки в кубе солнечного  света,  на  вид абсолютно
реальные, точно лилипуты из плоти и крови -- но только сквозь них можно было
беспрепятственно просунуть руку.
     Правда,  сквозь  эти  десятки тысяч фигур на площади  вокруг  мемориала
Вашингтона просунуть  руку не уда­лось бы.  Как  не  удалось бы просунуть ее
сквозь прези­дента. Зато его можно было коснуться и пожать ему руку.
     Эдвардс  сардонически подумал, что такой плотский элемент,  в сущности,
излишен, и пожалел, что не парит сейчас  где-нибудь в сотне миль отсюда  над
какой-ни­будь  безлюдной  глушью вместо  того,  чтобы  болтаться  в небе над
Мемориалом, высматривая  малейшее  подозрительное движение  в  толпе. И  все
из-за идиотского традиционного ритуала рукопожатий.
     Эдвардс не принадлежал  к поклонникам президента Хьюго Аллена Уинклера,
пятьдесят седьмого по счету.
     На его взгляд, президент Уинклер  был пустым  чело­веком -- обаятельный
охотник за голосами, фонтан обещаний. После всех надежд, связанных с первыми
месяцами  его  пребывания у власти,  он не  вызывал  ничего,  кроме горького
разочарования.  Всемирная Фе­дерация грозила вот-вот развалиться,  далеко не
выпол­нив своего предназначения, и Уинклер  ничего не мог поделать. Ситуация
требовала твердой руки, а не лю­безной, решительного голоса, а не медового.
     Вон   он   стоит  и  пожимает  руки  в  пустоте,  оберега­емой  службой
безопасности, а Эдвардс и еще несколь­ко агентов бдят над ним вверху.
     Президент, естественно,  выставит  свою кандидатуру  на  перевыборах и,
скорее всего, проиграет, а это только ухудшит положение, поскольку оппозиция
ставит своей целью уничтожение Федерации.
     Эдвардс  вздохнул. Надвигаются четыре тяжелых  го­да...  может быть,  и
сорок лет, а ему остается только висеть  в  воздухе  с  тем, чтобы мгновенно
связаться   со  всеми  наземными  агентами   по  лазерофону   при  малей­шем
признаке...
     Он не увидел ни малейшего... Ничего сколько-ни­будь угрожающего. Только
облачко  белой  пыли,  еле  различимое глазом, только  проблеск  в солнечном
свете, мелькнувший и исчезнувший прежде, чем он что-нибудь осознал.
     Но где президент? Он потерял его из виду среди пыли.
     Эдвардс вглядывался в  сектор площади, где  только что видел президента
-- тот не мог отойти далеко.
     И тут же обнаружил признаки смятения -- сначала среди агентов секретной
службы, которые  словно  бы потеряли голову и метались из стороны в сторону;
затем оно  перекинулось  на окружающую  толпу  и  стало ши­риться. Шум внизу
перерос в громовой рев.
     Эдвардс  не различал слов, из которых  слагался этот рев, но оглушающие
волны возбужденных криков были яснее всяких слов: президент Уинклер исчез! В
единый миг рассеялся облачком пыли.
     Затаив дыхание, Эдвардс ждал,  как ему  казалось, целую вечность, чтобы
долгий момент осознания завер­шился, и толпа под ним забурлила в панике...
     Тут,  перекрывая  грозный гул, раздался звучный го­лос  --  и гул  стал
стихать, оборвался,  сменился глубо­кой тишиной. Словно  это  все-таки  была
голографизионная  программа  и  кто-то  приглушил  звук,  а  затем  и  вовсе
выключил.
     Эдвардс подумал: "Господи! Это же президент!"
     Ошибиться в этом голосе было невозможно.  Уин­клер  стоял на окруженной
кольцом  охраны  трибуне,  с  которой  должен  был произнести речь  в  честь
Трехсот­летия и  с которой  десять минут назад спустился, чтобы пожать  руки
счастливчикам в толпе.
     Как он снова очутился там?
     Эдвардс напряг слух.
     -- Со мной ничего не случилось, сограждане амери­канцы. Вы просто  были
свидетелями поломки механиче­ского приспособления. Это не был ваш президент,
а   потому  не  позволим   технической   неполадке   омрачить   празднование
счастливейшего  дня, какой  только  зна­ла  история. Сограждане  американцы,
прошу вас о вни­мании...
     И  полилась  речь в честь  Трехсотлетия -- лучшая из  речей, когда-либо
произнесенных  Уинклером,  или  из  тех,  какие когда-либо  слышал  Эдвардс.
Заслушавшись, Эдвардс даже забыл о своей прямой обязанности вести слежку.
     Уинклер  говорил замечательно. Он  понимал всю  важ­ность  Федерации  и
заставлял своих слушателей пове­рить в нее!
     Однако  одновременно  где-то  в  глубине  сознания  Эдвардса  всплывало
неотвязное  воспоминание  об  упор­ных   слухах,   будто   новые  достижения
роботехники  по­зволили  создать  точнейшую  копию  президента  --  ро­бота,
который мог исполнять все церемониальные функ­ции, который мог пожимать руки
в толпе, который не мог ни соскучиться, ни утомиться -- ни быть убитым.
     "Но  это-то  и произошло",  -- подумал Эдвардс в  рас­терянности. Такой
робот-двойник действительно был создан, и в определенном смысле он был убит.

     Тринадцатое   октября   2078  года.  Эдвардс  посмотрел  на  низенького
робота-гида, который остановился перед ним и сказал мелодичным голосом:
     -- Мистер Дженек готов вас принять.
     Эдвардс   встал,   чувствуя  себя   великаном   рядом   с   приземистым
металлическим  гидом, едва достававшим  ему до  пояса.  Но  далеко  не  юным
великаном. За послед­ние  два года  его лицо избороздили  морщины,  и он  не
забывал о них.
     Теперь  он последовал за гидом в неожиданно ма­ленький кабинет,  где за
неожиданно маленьким пись­менным  столом сидел Фрэнсис  Дженек --  несуразно
моложавый человек с небольшим брюшком.
     Дженек улыбнулся и, дружески глядя на Эдвардса, встал, чтобы пожать ему
руку.
     -- Мистер Эдвардс!
     --  Рад возможности, сэр,  --  пробормотал  Эдвардс.  Дженека он  видел
впервые. Но ведь личный  секретарь президента -- фигура  закулисная  и редко
попадает в центр внимания средств массовой информации.
     -- Пожалуйста, садитесь, -- сказал Дженек. -- Сое­вую палочку?
     Эдвардс улыбнулся, вежливо отказываясь от угоще­ния, и сел. Дженек явно
всячески подчеркивал свою молодость -- рубашка с жабо расстегнута, волосы на
груди выкрашены в не очень броский, но несомненно лиловый цвет. Он сказал:
     -- Я знаю, вы несколько недель старались увидеться со мной. Извините за
волокиту. Надеюсь, вы понимаете, что мое время принадлежит не мне. Но как бы
то ни было, вы теперь здесь... Да, кстати, я справился  у  начальника службы
безопасности, и он отозвался о  вас весьма лестно. Он сожалеет, что вы  ушли
от них.
     Эдвардс ответил, опустив глаза.
     --  Мне казалось, что  будет лучше вести расследова­ние так,  чтобы  не
поставить службу в неловкое поло­жение.
     Дженек сверкнул улыбкой.
     -- Однако  ваша деятельность  при всех предосто­рожностях  не  остается
незамеченной.  По словам  на­чальника  службы безопасности,  вы  расследуете
неболь­шую заминку на праздновании Трехсотлетия, и, призна­юсь, я принял вас
при первой возможности. Ради этого  вы отказались от своего положения? Но вы
же рассле­дуете мертвое дело.
     -- Но как оно может быть мертвым, мистер Дже­нек? Хотя вы и назвали его
"заминкой",  но  факт   оста­ется  фактом:  это  было  покушение   на  жизнь
президента.
     -- Чисто языковая тонкость! К чему употреблять неприятные слова?
     -- Но  они выражают неприятную истину, вы же согласны с тем, что кто-то
пытался убить президента?
     Дженек развел руками.
     -- Если и так,  заговор потерпел неудачу. Было унич­тожено механическое
приспособление,  и  только.  Соб­ственно,  если  взглянуть  на  вещи трезво,
заминка... называйте случившееся, как вам угодно. Ну, так  замин­ка принесла
нации и всему миру огромное  благо. Как  нам  всем  известно, президент  был
потрясен. И  нация тоже. Президент и все мы  осознали, чем может обер­нуться
возвращение  культа  насилия  прошлого  века,  и  это  вызвало  переворот  в
общественном мнении.
     -- Не отрицаю.
     --  Еще бы! Даже  враги президента  согласятся, что последние  два года
стали временем больших сверше­ний. Федерация сплочена в такой мере, о  какой
в день  Трехсотлетия никто и  не мечтал. Можно  даже  сказать,  что  удалось
предотвратить крушение всемирной эко­номики.
     -- Да, президент очень изменился. Так все гово­рят, -- осторожно сказал
Эдвардс.
     --  Он  всегда  был   великим  человеком.  Но   заминка  заставила  его
сосредоточить все силы на решающих проблемах.
     -- Чего прежде он не делал?
     -- Ну, может быть, не с такой всепобеждающей энергией... Короче говоря,
и президент, и все мы пред­почтем забыть про заминку. И принял я вас, мистер
Эдвардс, главным  образом  для  того,  чтобы объяснить вам  это.  Сейчас  не
двадцатый век, и мы не можем бросить вас в тюрьму, как нежелательную помеху,
или препятствовать вам иным образом,  но даже Всемирная хартия не возбраняет
нам прибегнуть к убеждениям. Вы меня понимаете?
     -- Понимаю, но я  с  вами  не  согласен. Как  можно  забыть  то, что вы
называете заминкой, если виновный так и не был найден?
     --  Пожалуй,  сэр, это  тоже  к  лучшему.  Куда  безопас­нее  позволить
какому-то...  э...  душевнобольному   спа­стись,  чем  раздуть   случившееся
настолько,  что  это  в  конечном  счете  привело  бы к  возвращению  нравов
двадцатого века.
     --  В  официальной  версии даже  утверждается,  будто  робот  спонтанно
взорвался,   что    невозможно.   Но   это    бездоказательное   утверждение
неблагоприятно сказа­лось на производстве роботов.
     -- Я бы не стал употреблять  обозначение "робот",  мистер Эдвардс.  Это
было механическое приспособле­ние. Никто  не утверждал, будто роботы  опасны
как таковые. И уж конечно, не обычные металлические. Как-то задеты были лишь
необычайно  сложные  челове­коподобные  приспособления,  внешне  похожие  на
жи­вых людей и  называемые андроидами. Собственно  гово­ря, они  так сложны,
что, наверное, должны  часто взры­ваться. Но я не специалист в этой области.
Ну,  а  промышленное  производство  роботов  скоро поднимет­ся  до  прежнего
уровня.
     --  В правительстве,  -- упрямо  продолжал Эдвардс, -- словно бы никому
нет дела, докопаемся ли мы до истины или нет.
     --  Но я  уже объяснил, что последствия оказались самыми благотворными.
Зачем поднимать муть со дна, когда вода над ним прозрачна и чиста?
     -- А применение дезинтегратора?
     На мгновение  рука Дженека,  передвигавшая  по сто­лу коробочку  соевых
палочек,  замерла  в  полной  непо­движности,  но  тут же  возобновила  свое
ритмичное движение. Дженек спросил небрежно:
     -- О чем вы?
     --  Мистер  Дженек, --  настойчиво произнес Эдвардс,  -- думаю, вы сами
знаете. Как член службы безопасности...
     -- К которой вы более не принадлежите!
     -- Тем не  менее, как член службы безопасности, я нередко слышал  вещи,
которые, полагаю, не всегда предназначались для моих ушей. Так я услышал про
новое оружие, и то, что я  увидел на праздновании Трехсотлетия, указывало на
его применение.  Объект, который  все считали президентом,  исчез  в  облаке
мель­чайшей  пыли.  Словно  каждый  атом  этого  объекта  утра­тил  связи  с
остальными атомами. Объект превратился  в  облако отдельных атомов, которые,
разумеется, тотчас  начали вновь  соединяться  в  группы,  но те  продолжали
рассеиваться с такой быстротой, что со стороны все выглядело простым  клубом
пыли.
     -- Научная фантастика и ничего больше.
     -- Я, безусловно,  мало что  понимаю в  науке, мистер Дженек, но и  мне
ясно, что для разрыва этих связей потребуется  значительная энергия. Энергия
эта должна извлекаться из  окружающей  среды.  Люди,  стоящие  в  тот момент
вблизи  от  приспособления  --  те,  которых  мне  удалось  найти и  которые
согласились поговорить со  мной, -- все единодушно утверждали, что их обдало
ледяным холодом.
     Дженек с легким  стуком  отставил коробочку соевых палочек в  сторону и
сказал:
     --   Ну,   даже   если  теоретически  предположить,  что  нечто   вроде
дезинтегратора существует...
     -- Не надо предполагать. Он существует.
     -- Хорошо, не надо. Сам я ни о чем подобном не слышал, но  по должности
я  ни  с  чем  столь  засекречен­ным,  как  новые  типы  оружия,  вообще  не
соприкасаюсь. Однако,  если дезинтегратор существует и настолько засекречен,
следовательно,   это  американское   изобре­тение,   неизвестное   остальной
Федерации. В таком случае, ни вам, ни мне вообще нельзя о нем заикаться. Это
же куда более опасное оружие, чем ядерные бомбы, именно потому, что оно (как
утверждаете вы) не вызывает ничего, кроме  дезинтеграции в точке поражения и
холода  вокруг. Ни  взрыва, ни  огня,  ни смертоносной радиации. А без  этих
огорчительных  побочных эффек­тов нет никаких препятствий к тому, чтобы  его
приме­нять,  и,  насколько  нам  известно,  мощности  его  может   оказаться
достаточно, чтобы уничтожить всю планету.
     -- Тут я с вами совершенно согласен, -- сказал Эдвардс.
     --   В   таком  случае,  вам  должно  быть  ясно,   что   гово­рить   о
дезинтеграторе,  если   его  не  существует,  глупо,  а   если  он  все-таки
существует, -- то преступно.
     -- Я ни с кем о нем не говорил, а вам упомянул про него для того  лишь,
чтобы убедить вас  в серьезности положения. Если был применен дезинтегратор,
неуже­ли  правительство  не  заинтересовано  в   установлении  истины?  Что,
например, если какой-то еще регион Фе­дерации создал такое же оружие?
     Дженек покачал головой.
     --   По-моему,   мы   можем   предоставить   решение   это­го   вопроса
соответствующему правительственному ор­гану. А вам лучше им не заниматься.
     Эдвардс сказал, еле сдерживая раздражение:
     -- Вы  в  состоянии  заверить меня,  что  такое оружие  есть  только  в
распоряжении правительства Соединен­ных Штатов?
     --  Нет,  поскольку я ничего о подобном оружии не знаю и знать не могу.
Вам  не следовало говорить  мне о  нем.  Ведь пусть  оно  и  не  существует,
достаточно будет слухов, чтобы причинить большой вред.
     -- Но раз я сказал вам и вред причинен, пожалуй­ста, дослушайте меня до
конца. Дайте  возможность убедить вас,  что  вы владеете ключом  к ужасающей
возможности, которую, не исключено, подозреваю я один.
     -- Вы один подозреваете? Я один владею ключом?
     -- Вам это кажется параноическим бредом? Разре­шите, я объясню, а тогда
судите.
     -- Я уделю вам еще немного времени, сэр,  но назад своих слов не  беру.
Вы  должны  отказаться   от  этого...  этого  вашего  увлечения,   от  этого
расследования. Оно чревато огромной опасностью.
     --  Отказ  от  него  будет  еще  опаснее.  Как  вы  не понимаете?  Если
дезинтегратор  существует  и  если  он  находится  в  монопольном   владении
Соединенных Шта­тов, значит,  доступ к нему имеет строго  ограниченный  круг
лиц. Как бывший  член службы безопасности, я обладаю кое-каким  практическим
опытом в подобных делах и могу  вас заверить, что только один человек в мире
мог  выкрасть  дезинтегратор  из  секретного арсена­ла --  только  президент
Соединенных  Штатов...  Только  он,  мистер  Дженек,  мог  организовать  это
покушение.
     Несколько секунд  они молча смотрели друг на друга,  затем Дженек нажал
на кнопку под краем столешницы и сказал:
     --  Дополнительная  предосторожность.  Теперь   ни­кто  не  сможет  нас
подслушать, какие бы средства ни были у него в распоряжении. Мистер Эдвардс,
вы  сознаете  всю   опасность   своего  заявления?  Опасность  для  вас?  Не
переоценивайте  силу Всемирной хартии. Правительство имеет  право  принимать
разумные меры для гарантирования своей стабильности.
     -- Я обратился  к  вам,  мистер  Дженек,  --  сказал Эдвардс, --  как к
человеку, которого считаю лояль­ным американцем. Я сообщил вам о страшнейшем
пре­ступлении,  которое  затрагивает всех  американцев и  всю  Федерацию.  О
преступлении, создавшем  ситуацию, которую только вы один  можете исправить.
Почему вы отвечаете мне угрозами?
     --  Вот  уже  второй  раз  вы  предназначаете мне  роль  потенциального
спасителя планеты. Но я для нее никак не подхожу. Надеюсь, вы понимаете, что
я никакой особой властью не обладаю.
     -- Вы секретарь президента.
     -- Но  это  же не означает, что у меня есть особый доступ к нему, что я
пользуюсь его неограниченным доверием. Бывают моменты, мистер Эдвардс, когда
я  подозреваю, что многие считают меня просто лакеем, и  порой  я даже бываю
склонен с ними согласиться.
     -- Тем не менее вы видите его часто, видите в неофициальной обстановке,
видите...
     -- Да, -- нетерпеливо перебил Дженек, -- я вижу его  достаточно часто и
подолгу, а  потому  могу вас  заверить, что  президент не распорядился бы об
уничто­жении  пресловутого механического приспособления  в день празднования
Трехсотлетия.
     -- Значит, по вашему мнению, это невозможно?
     -- Я сказал другое: что он  не отдал бы такого распо­ряжения. Зачем?  С
какой  стати  президент  может  рас­порядиться  уничтожить  свое  андроидное
подобие, слу­жившее ему отличным подспорьем три с лишним года его пребывания
на  посту?  А и будь у него на  то причины,  для чего проделывать  это столь
публично -- на праздновании Трехсотлетия? Открыв таким образом существование
своего  двойника,  рискуя  вызвать  брезг­ливое  отвращение  граждан,  вдруг
узнавших, что они обменивались  рукопожатием с механическим  устройст­вом! А
дипломатические  последствия   того,  что  предста­вителей  других  регионов
Федерации иногда принимал не  он  сам? Он  же  мог  просто  приказать, чтобы
устрой­ство  демонтировали с сохранением тайны. И  никто  ничего не знал бы,
кроме нескольких высокопоставлен­ных лиц.
     -- Однако никаких нежелательных для  президента последствий  заминка не
вызвала, ведь так?
     -- Ему  пришлось отказаться  от  многих официальных  приемов.  Он менее
доступен, чем прежде...
     -- Чем прежде был робот!
     -- Ну-у... -- с некоторым смущением протянул Дже­нек. -- Пожалуй, так.
     --  В  любом  случае  президент  был  переизбран,  и,  хотя уничтожение
произошло  у всех на глазах, его популярность не  пострадала. Следовательно,
ваша ссылка на опасность публичного уничтожения -- довод не слиш­ком веский.
     --  Но он был  переизбран вопреки случившемуся! Только  потому,  что он
сразу  же  вышел  на  трибуну  и  произнес, согласитесь,  чуть  ли  не самую
замечательную  речь в  анналах  американской  истории.  Его самооблада­ние и
выдержка были великолепны. Надеюсь, вы не станете спорить?
     -- Отлично поставленный  спектакль. Можно поду­мать, что президент учел
заминку заранее.
     Дженек откинулся на спинку стула.
     -- Если я вас правильно понял, Эдвардс, вы намека­ете на интригу в духе
приключенческих романов? Так,  по-вашему,  президент распорядился уничтожить
уст­ройство  прямо  в  гуще  толпы  на праздновании  Трехсот­летия,  которое
наблюдал  весь мир,  с  единственной  целью  --  снискать  восхищение  своей
быстротой  и   вы­держкой?   По-вашему,   он   подстроил  все   это,   чтобы
продемонстрировать   неожиданную  энергию  и  силу  в  крайне  драматической
ситуации  и выиграть на выборах, уже почти  проигранных?  Мистер Эдвардс, вы
начита­лись сказок.
     --  Вы  были  бы совершенно  правы, -- сказал Эдвардс, --  утверждай  я
что-либо  подобное.  Но  ведь  я  не  говорил,  что  президент  распорядился
уничтожить  робо­та. Я просто спросил, считаете  ли вы  это  возможным, и вы
энергично запротестовали.  Чему  я  очень  рад,  так  как  полностью с  вами
согласен.
     --  Но тогда в чем  же  дело? Мне  начинает  казаться,  что вы напрасно
отнимаете у меня время.
     -- Погодите!  Вы ни  разу не  задавались вопросом,  почему этого нельзя
было  сделать  лазерным  лучом,  портативным  дезактиватором...  да   просто
кувалдой,  на­конец?  Почему  кто-то  ценой  невероятных   усилий  завла­дел
секретным  строго  охраняемым  оружием, если  су­ществовало  столько  других
возможностей? Даже ос­тавляя  в  стороне эти трудности, для  чего  рисковать
тем, что о существовании дезинтегратора узнает весь мир?
     --   Ну,   дезинтегратор   существует  только  в  ваших   теоретических
предположениях.
     -- Робот мгновенно исчез прямо у меня на глазах.  Я ведь следил за ним.
Тут  мне не нужны свидетельские  показания. Я сам очевидец.  И  неважно, как
называть  оружие. Как бы вы его ни обозначили, оно распылило робота на атомы
и необратимо их рассеяло. Зачем это потребовалось? Что это за сверхубийство?
     -- Откуда мне знать, чем руководствовался тот, кто это сделал?
     -- Да?  Но,  по-моему,  есть только одна  логическая  причина для столь
полного   уничтожения,  исключающая  применение   более   обычных   средств.
Распыление не оставило от  объекта ни малейшего следа. Ничего, что позволило
бы определить, был ли это робот или иной объект.
     -- Но ведь  вопроса  о том, что именно было уничто­жено, не встает,  --
сказал Дженек.
     -- Неужели? Я  упомянул,  что дезинтегратор  мог  быть передан  кому-то
только   по   прямому   распоряже­нию   президента.   Но,   раз  существовал
робот-двойник, какой президент отдал распоряжение о дезинтеграторе?
     --  Продолжать этот разговор бессмысленно, -- рез­ко сказал  Дженек. --
По-моему, вы сумасшедший.
     -- Но подумайте! -- умоляюще произнес Эдвардс. -- Ради бога, подумайте!
Президент  не  уничто­жал  робота.  Ваши  доводы  неопровержимы.  Это  робот
уничтожил  президента. Четвертого  июля две тысячи  семьдесят  шестого  года
президент  Уинклер  был  убит  в  толпе.  Затем  робот,  двойник  президента
Уинклера,  про­изнес  юбилейную  речь, вновь  выставил  свою кандида­туру на
выборах, победил и все еще остается президен­том Соединенных Штатов.
     -- Безумие!
     -- Я  пришел к вам,  именно  к вам,  потому что  только  вы  можете это
доказать... и исправить положение!
     --  Но  ведь  ничего  этого нетПрезидент,  он... прези­дент!  -- Дженек
приподнялся, словно давая понять, что разговор окончен.
     -- Но вы же  сами сказали, что он изменился, -- почти крикнул  Эдвардс.
-- Речь на Трехсотлетнем юби­лее произнес не прежний Уинклер. Разве вы  сами
не поражались  тому,  чего  удалось достичь  за последние два  года? Скажите
честно, разве  был Уинклер,  тот,  что  занимал  пост первый срок,  способен
сделать все это?
     -- Да, был.  Потому что второй срок этот пост зани­мает  тот  же  самый
президент, который занимал его первый срок.
     -- Вы отрицаете, что он изменился? Я  задаю вам вопрос. А решать вам. И
я приму ваше решение.
     --  Он сумел собраться, как того требовала необхо­димость. Американская
история знает другие подобные  случаи. -- Но Дженек вновь сел, и лицо у него
было встревоженное.
     -- Он не пьет, -- сказал Эдвардс.
     -- Он никогда не пил... то есть помногу.
     --  Он  больше не имеет женщин.  Вы же не отрица­ете, что в прошлом это
бывало?
     --  Президент нормальный  мужчина. Но последние  два  года  он  всецело
посвятил себя Федерации.
     --  Перемена  к  лучшему, не  спорю, -- сказал  Эдвардс. --  Однако это
перемена. Разумеется, имей он женщину, маскараду сразу  пришел  бы конец, не
так ли?
     --  Очень жаль,  что у него нет  жены. --  Это арха­ичное слово  Дженек
произнес  с некоторой неловко­стью. -- Тогда подобные нелепые домыслы вообще
не возникли бы.
     --  Это обстоятельство благоприятствовало загово­ру.  Но  он  ведь отец
двоих детей.  Если не ошибаюсь, они после Трехсотлетия  ни разу  не бывали в
Белом Доме.
     -- Ну и что? Это взрослые люди, у них своя жизнь.
     -- А их приглашали? Хочет ли президент с ними видеться?  Вы его  личный
секретарь и должны знать. Так как же?
     -- Вы напрасно тратите время, -- сказал Дженек. -- Робот не может убить
человека. Таков Первый Закон роботехники, и вы это знаете.
     -- Да, конечно. Но ведь никто не утверждает, что робот Уинклер сам убил
человека  Уинклера. Когда человек  Уинклер находился в толпе, робот  Уинклер
прятался на  трибуне, а вряд  ли дезинтегратором можно прицельно поразить  с
такого расстояния, не задев боль­ше ничего. Конечно, это не вовсе исключено,
однако более  вероятно, что у  робота Уинклера имелся сообщ­ник  -- убивала,
если я правильно помню жаргон два­дцатого века.
     Дженек нахмурился. Его полное лицо болезненно сморщилось.
     -- Вы знаете, -- сказал он, -- безумие, видимо, заразительно. Я начинаю
всерьез задумываться над ва­шим сумасшедшим предположением. К  счастью,  оно
не выдерживает критики. Для чего убивать  человека Уинклера на глазах  всего
мира?  Все доводы  против  публич­ного  уничтожения  робота  приложимы  и  к
публичному уничтожению  президента-человека.  Неужели вы не по­нимаете,  что
это перечеркивает всю вашу теорию?
     -- Но нет же... -- начал Эдвардс.
     --  Да-да!  Существование  механического  двойника  было  известно лишь
нескольким официальным лицам. Будь президент Уинклер убит тайно, робот легко
занял бы его место, не вызвав подозрений... Например, ваших.
     -- Но осталось бы  несколько осведомленных лиц, мистер Дженек. Пришлось
бы убрать и их. -- Эдвардс наклонился над столом. -- Видите ли, при  обычных
обстоятельствах  опасности  спутать  человека  с  машиной  не  существовало.
Полагаю,  робот не  был  в непрерыв­ном  употреблении, его  включали  лишь в
определенных случаях, а  о  том, где находится  президент  и что  он делает,
всегда знают люди, чьей обязанностью это является. И их, вероятно, не так уж
мало. Следователь­но, убийство можно было  совершить  только  в тот мо­мент,
когда все эти люди считали, что перед ними не президент, а робот.
     -- Не понимаю.
     --  Вот послушайте. Одной из функций робота было пожимать руки в толпе.
Обмениваться   рукопожатиями   с   избирателями.   Пока   это   происходило,
осведомленные люди знали, что проделывает это робот.
     -- Вот именно. Тут вы совершенно правы. И это был робот.
     -- С одной маленькой поправкой. Праздновалось Трехсотлетие, и президент
Уинклер не устоял перед соблазном. Да и можно ли требовать, чтобы  президент
-- а тем более такой  пустой  любитель рукоплесканий и  мелкий популист, как
Уинклер,  -- отказался упиться преклонением толпы в подобный день  и уступил
это  удовольствие машине? Не  исключено,  что  робот  всячес­ки содействовал
распалению  его  тщеславия,  с  тем  что­бы  в день  Трехсотлетия  президент
приказал  ему остать­ся  за  трибуной,  а  сам отправился  пожимать  руки  и
наслаждаться приветствиями.
     -- Тайно приказал?
     --  Естественно.  Предупреди  президент об  этом ко­го-нибудь из службы
безопасности,  или из своего окру­жения, или вас, ему бы  воспрепятствовали,
верно? После событий второй половины двадцатого века офи­циальное  отношение
к возможности покушения стало просто  параноидальным. И вот,  подталкиваемый
несо­мненно умным роботом...
     --  Вы полагаете, что робот  был  умен,  поскольку считаете,  что он  в
настоящее время занимает пост  президента.  Это  порочный круг. Если это  не
президент, то  нет  оснований  считать его умным  или  способным разработать
такой план. Кроме того, каким образом робот вообще мог планировать убийство?
Даже если  бы  убить  президента  должен был  не он,  так  ведь Первый Закон
запрещает и косвенное  содействие потере чело­веческой жизни. В нем сказано:
"Робот не может при­чинить вред человеку или своим бездействием  допу­стить,
чтобы человеку был причинен вред".
     --  Первый  Закон  не  абсолютен,  --  возразил  Эдвардс.  -- Что, если
причинение  вреда одному человеку  спасет  жизнь двух  других, или трех, или
даже трех миллиардов других? Робот мог счесть, что спасение Федерации важнее
спасения одной жизни.  Ведь это же был не обычный робот. Его сконструировали
в качестве двойника президента с точностью, рассчитанной на все­общий обман.
Предположим, он обладал способностями президента Уинклера без его слабостей,
и предполо­жим, он знал, что сумеет спасти Федерацию, а прези­дент -- нет?
     -- Это вы способны рассуждать так, но откуда вы взяли, что механическое
приспособление обладало по­добной логикой?
     -- Иного объяснения для случившегося нет.
     -- По-моему, это параноические бредни.
     --  В  таком случае,  --  сказал  Эдвардс,  --  объясни­те мне,  почему
уничтоженный объект распылили на атомы? Если не для  того, чтобы скрыть, что
уничтожен был  человек, а  не робот?  Ведь  всякий  иной способ  оставил  бы
уличающие следы. Так дайте мне альтерна­тивное объяснение!
     Дженек покраснел.
     -- Я категорически не согласен.
     -- Но вы можете доказать, что это не так. Или опровергнуть. Вот  почему
я пришел к вам, именно к вам.
     -- Как я могу доказать? Или опровергнуть, если уж на то пошло?
     --  В  силу  вашего  положения  вы видите  президента  в  неофициальной
обстановке. Семьи  у  него  нет, и  вы -- самый близкий к нему человек.  Так
понаблюдайте за ним как можно пристальнее.
     -- Да, я знаю его близко. И повторяю, он не...
     -- Вовсе нет!  Вы же  ничего не  подозревали и не обращали  внимания на
мелочи. Понаблюдайте  за ним теперь, когда вам известно, что, быть может, он
робот, и вы убедитесь!
     Дженек сказал насмешливо:
     -- Конечно, я могу оглушить его и проверить металлоискателем. Мозг даже
у андроида платиново-иридиевый.
     -- Насилия не потребуется. Просто последите за ним, и вы убедитесь, что
он совсем не тот человек, каким был, и, значит, вовсе не тот человек.
     Дженек взглянул на настенные часы-календарь.
     -- Мы разговариваем больше часа.
     --  Простите,  что  я  отнял  у  вас  столько времени,  но, надеюсь, вы
убедились, до какой степени это важно?
     -- Важно? --  повторил  Дженек, потом вскинул го­лову, и уныние  на его
лице  сменилось чем-то вроде проблеска  надежды. -- Но  так ли уж это важно?
По-настоящему важно?
     --  То  есть  как?  Президент  Соединенных   Штатов  --  робот,  и  это
по-настоящему не важно?
     -- Я  имел  в  виду другое.  Забудьте,  кто и что прези­дент Уинклер, а
подумайте вот о чем: некто, занима­ющий пост президента  Соединенных Штатов,
спас Фе­дерацию, сумел  сплотить ее, а теперь руководит Сове­том в интересах
мира и конструктивных компромиссов. Вы согласны?
     -- Да, конечно, -- ответил  Эдвардс. --  Но ведь это создает прецедент!
Робот в Белом Доме сейчас по очень хорошей причине может  через двадцать лет
обернуться роботом в Белом Доме  по очень плохой причине, а затем роботами в
Белом Доме без всякой причины, просто по  заведенному порядку. Неужели вы не
видите, как важно заглушить на первой слабой ноте  трубный звук, призывающий
к исчезновению человечества?
     -- Ну, предположим, я обнаружу, что он робот. --  Дженек пожал плечами.
-- Мы разгласим это  на  весь мир?  Вы представляете, как  это  отразится на
финансо­вой системе мира? Вы представляете...
     -- Да, представляю. Поэтому-то я и пришел к вам частным образом, вместо
того чтобы предать свои вы­воды гласности. Вам надо  произвести проверку для
окончательного  заключения.  Затем, убедившись,  что  он робот, в чем  я  не
сомневаюсь, вы должны будете уговорить его сложить с себя полномочия.
     --  И он,  учитывая  ваше толкование его  отношения  к Первому  Закону,
позаботится   убрать  меня,  поскольку  он  занят   разрешением  величайшего
всемирного кризиса двадцать первого века, а я стану ему помехой.
     Эдвардс покачал головой.
     -- Прежде  робот  действовал  втайне,  и  никто не  опровергал доводов,
которыми он убеждал себя. А вы своими  доводами сумеете вернуть его к  более
строгому  соблюдению  Первого  Закона.  В  случае  необходимости  мы  сможем
заручиться   помощью   специалиста  из  "Ю.  С.  Роботс  энд   Мекэникл  Мен
Корпорейшн", который в свое время его сконструировал. Как только он подаст в
отставку,  его  заменит вице-президент. Если  робот Уинклер повернул  мир на
правильный путь, то  вице-прези­дент, порядочная благородная женщина, сумеет
удер­жать его на этом пути. Но мы не можем  допустить,  чтобы  нами управлял
робот. Ни теперь, ни когда-либо после.
     -- А что, если президент человек?
     -- Предоставляю это вам. Вы и сами разберетесь.
     -- Я не  настолько уверен в себе, --  сказал Дже­нек. -- Что, если я не
сумею  решить?  Если  не  смогу  себя  принудить?  Если не  посмею?  Что  вы
предпримете тогда?
     В голосе Эдвардса прозвучала тяжелая усталость.
     -- Не знаю. Возможно, обращусь в "Ю. С. Роботс". Но думаю, что до этого
не дойдет. Я убежден, что теперь, когда я переложил решение проблемы на вас,
вы не успокоитесь, пока все не будет улажено. Неуже­ли вы хотите, чтобы вами
управлял робот?
     Он встал, и Дженек его не удерживал. Они не обменялись рукопожатием.

     Дженек  продолжал  сидеть в  сгущающихся  сумерках.  Он  никак  не  мог
оправиться от шока.
     Робот!
     Человек вошел вот  в эту дверь и  строго логично  начал доказывать, что
президент Соединенных Шта­тов -- робот.
     Сначала казалось, что  переубедить Эдвардса будет нетрудно.  Но хотя он
пустил в ход все аргументы, какие только сумел найти, тот остался  при своем
мнении.
     Робот  -- президент!  Эдвардс  неколебимо  уверен  в этом и  позиции не
переменит. А если настаивать, что президент человек, Эдвардс обратится в "Ю.
С. Роботс". Такой не успокоится.
     Дженек нахмурился, вспоминая двадцать восемь ме­сяцев, протекших со дня
Трехсотлетия. Вопреки веро­ятности, как хорошо все шло! А теперь?
     Он мрачно обдумывал положение.
     Дезинтегратор все  еще у него. Но, естественно, бессмысленно употребить
его против  человека,  чей  труп  и  должен  быть  человеческим.  Достаточно
поражения бесшумным лазерным лучом в уединенном месте.
     В прошлый раз добиться от президента необходимых действий удалось ценой
неимоверных усилий, но про данный случай он просто ничего не будет знать.


     2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского